В Германии вышла книга с откровениями солдат вермахта
Книга «Солдаты» («Soldaten») — документальное исследование,
посвященное военнослужащим вермахта. Уникальной особенностью книги
является то, что она построена на откровениях немецких солдат, которыми
они делились друг с другом в лагерях для военнопленных, не подозревая,
что союзники их прослушивают и фиксируют разговоры на пленку.
Словом, в книгу вошла вся подноготная, все то, о чем гитлеровцы избегали писать в письмах с фронта и упоминать в мемуарах.
читать дальшеКак отмечает журнал Spiegel, «Солдаты» окончательно похоронили миф о
незапятнанном вермахте («Мы исполняли приказ. Жгли СС — мы воевали».)
Отсюда и подзаголовок: «О том, как сражались, убивали и умирали»
(«Protokollen vom Kaempfen, Toeten und Sterben»). Оказалось, что
бессмысленные убийства, пытки, изнасилования, издевательства не были
прерогативой айнзацгрупп, а являлись обыденностью для немецкой армии.
Военнопленные вермахта вспоминали о совершенных преступлениях как о
чем-то само собой разумеющемся, более того, многие бравировали военными
«подвигами», а уж раскаянием и угрызениями совести никто особенно и не
мучился.
Как часто бывает, книга появилась благодаря сенсационной находке:
немецкий историк Зенке Найтцель (Soenke Neitzel), работая в британских и
американских архивах над исследованием, посвященном Битве за Атлантику,
наткнулся в 2001 году на стенограмму прослушки, в которой пленный
немецкий офицер-подводник с непривычной откровенностью рассказывал о
своих военных буднях. В ходе дальнейших изысканий было обнаружено в
общей сложности 150 тысяч страниц подобных стенограмм, которые Найтцель
обработал вместе с социопсихологом Харальдом Вельцером (Harald Welzer).
За время войны в британский и американский плен попали около миллиона
военнослужащих вермахта и войск СС. Из них 13 тысяч были помещены под
особое наблюдение в специально оборудованных местах: сначала в лагере
Трент Парк (Trent Park) севернее Лондона и в Латимер Хаус (Latimer
House) в Бакингемшире, а с лета 1942 года также на территории США в
форте Хант, штат Вирджиния. Камеры были напичканы жучками, кроме того,
среди военнопленных были шпионы, которые при необходимости направляли
разговор в нужное русло. Союзники, таким образом, пытались выведать
военные секреты.
Если англичане прослушивали офицеров и высший командный состав, то в
США пристальное внимание обращали на рядовых. Половину военнопленных
форта Хант составляли нижние чины, даже унтер-офицеров было не больше
трети, а офицеров — одна шестая часть. Англичане сформировали 17500
досье, причем почти каждое из них насчитывает более 20 листов. Еще
несколько тысяч досье было заведено американцами. Стенограммы содержат
откровенные свидетельства представителей всех родов войск. Большинство
военнопленных были захвачены в Северной Африке и на Западном фронте,
однако многие из них успели побывать и на востоке, на территории СССР,
где война была существенно иной.
Если во время войны союзников интересовали военные секреты, то
современного исследователя и читателя, скорее, заинтересует возможность
увидеть войну изнутри, глазами обыкновенного немецкого солдата. На один
из главных вопросов: как быстро нормальный человек превращается в машину
для убийства, — исследование Найтцеля и Вельцера, дает, как отмечает
Spiegel, неутешительный ответ: чрезвычайно быстро. Возможность
осуществить неприкрытое насилие является будоражащим экспериментом, и
человек подвержен этому искушению гораздо сильнее, чем может показаться.
Для многих немецких солдат «период адаптации» длился всего несколько
дней.
В книге приводится стенограмма беседы между пилотом люфтваффе и
разведчиком. Летчик отмечает, что на второй день польской кампании ему
нужно было нанести удар по вокзалу. Он промахнулся: 8 из 16 бомб легли в
жилом квартале. «Я не был этому рад. Но на третий день мне уже было все
равно, а на четвертый я даже испытывал удовольствие. У нас было
развлечение: перед завтраком вылетать на охоту на одиноких солдат
противника и снимать их парой выстрелов», — вспоминал пилот. Впрочем, по
его словам, охотились и на гражданских: цепочкой заходили на колонну
беженцев, стреляя из всех видов оружия: «Лошади разлетались на куски.
Мне было их жаль. Людей нет. А лошадей было жаль до последнего дня».
Как отмечают исследователи, беседы, которые вели между собой
военнопленные, не были разговорами по душам. Никто не говорил об
экзистенциальном: жизни, смерти, страхе. Это было некое подобие светской
болтовни, с подшучиванием и похвальбой. Слово «убить» фактически не
употреблялось, говорили «прибить», «снять», «подстрелить». Поскольку
большинство мужчин интересуется техникой, разговоры часто сводились к
обсуждению вооружений, самолетов, танков, стрелкового оружия, калибров, а
также к тому, как все это работает в бою, какие имеются недостатки,
какие преимущества. Жертвы воспринимались опосредованно, просто как
цель: корабль, поезд, велосипедист, женщина с ребенком.
Соответственно, и сопереживания жертвам не было. Более того, многие
из немецких солдат, чьи разговоры прослушивали союзники, не делали
различия между военными и гражданским целями. В принципе, это и
неудивительно. На первом этапе войны такое разделение еще соблюдалось
хотя бы на бумаге, а с нападением на Советский Союз исчезло даже из
документов. При этом, по мнению Найтцеля и Вельцера, говорить о том, что
вермахт полностью отказался от моральных критериев, было бы неверным.
Война не отменяет моральных норм, но меняет сферу их применения. Пока
солдат действует в рамках, признанных необходимыми, он считает свои
действия легитимными, даже если они предполагают крайнюю жестокость.
Согласно этому принципу «отложенной морали», среди военнослужащих
вермахта считалось, например, недопустимым стрелять в спускающихся на
парашюте сбитых летчиков, а вот с экипажем подбитого танка разговор был
короткий. Партизан расстреливали на месте, так как в войсках было
распространено убеждение, что тот, кто стреляет их товарищам в спину,
лучшего не заслуживает. Убийство женщин и детей все же считалось в
вермахте жестокостью, что, однако, не мешало солдатам совершать эти
зверства. Из разговора радиста Эберхарда Керле и пехотинца войск СС
Франца Кнайпа:
Керле: «На Кавказе, когда партизаны убивали одного из наших,
лейтенанту даже приказывать не приходилось: выхватываем пистолеты, и
женщины, дети: всех, кого увидели — к черту».
Кнайп: «У нас партизаны напали на конвой с ранеными и всех перебили.
Через полчаса их схватили. Это было под Новгородом. Бросили в большую
яму, по краям со всех сторон встали наши и кончили их из автоматов и
пистолетов».
Керле:. «Зря расстреляли, они должны были сдохнуть медленно».
Определение границ применения моральных принципов, как отмечают
авторы книги «Солдаты», зависит не столько от индивидуальных убеждений,
сколько от дисциплины, иными словами от того, рассматривает ли военное
руководство те или иные действия как преступления или нет. В случае с
агрессией против СССР командование вермахта определенно решило, что акты
насилия в отношении советского гражданского населения не будут
преследоваться и наказываться, что, разумеется, привело, к росту
ожесточения с обеих сторон на Восточном фронте. Отмечается, что по
сравнению с вермахтом и РККА западные союзники действовали более
гуманно, хотя в ходе первой фазы операции в Нормандии пленных не брали и
они.
Львиную долю в беседах военнопленных вермахта составляли «разговоры о
бабах». В этой связи Зенке Найтцель и Харальд Вельцер отмечают, что
война стала для подавляющего большинства немецких солдат первой
возможностью выехать за границу и увидеть мир. К моменту прихода Гитлера
к власти иностранные паспорта имелись лишь у 4 процентов населения
Германии. Война для многих стала своего рода экзотическим путешествием,
где оторванность от дома, жены и детей тесно сопрягалась с ощущением
полной сексуальной свободы. Многие из военнопленных со вздохом сожаления
вспоминали о своих похождениях.
Мюллер: «Какие чудесные кинотеатры и прибрежные кафе-рестораны в
Таганроге! На машине я много где побывал. И кругом только женщины,
которых согнали на принудительные работы».
Фауст: «Ах ты ж, черт!»
Мюллер: «Они мостили улицы. Сногсшибательные девочки. Проезжая мимо
на грузовике мы хватали их, затаскивали в кузов, обрабатывали и
выкидывали. Парень, ты бы слышал, как они ругались!»
Впрочем, как явствует из стенограмм, рассказы о массовых
изнасилованиях вызывали осуждение, хотя и не слишком резкое.
Существовали определенные границы, за которые пленные солдаты вермахта
даже в доверительных беседах с товарищами старались не переступать.
Рассказы о сексуальных пытках и издевательствах, жертвами которых были
пойманные на оккупированных советских территориях шпионки, передавались
от третьего лица: «В предыдущем офицерском лагере, где я сидел, был один
тупой франкфуртец, молодой наглец-лейтенант. Так он говорил, что
они...» И дальше следовало заставляющее содрогнуться описание. «И
представьте себе, за столом сидели восемь немецких офицеров, и некоторые
улыбались этой истории», — заключал рассказчик.
Осведомленность солдат вермахта о Холокосте, была, по всей видимости,
большей, чем принято считать. В целом, разговоры об уничтожении евреев
занимают не так много места от общего объема стенограмм — около 300
страниц. Одно из объяснений этому может состоять в том, что не многие
военнослужащие знали об усилиях по целенаправленному решению «еврейского
вопроса». Однако, как отмечает Spiegel, другое, более правдоподобное
объяснение состоит в том, что уничтожение евреев было вполне обыденной
практикой и не рассматривалось как что-то специально достойное
обсуждения. Если речь заходила о Холокосте, то в основном о технических
аспектах, связанных с уничтожением множества людей.
При этом никто из участников разговора не был изумлен услышанным и
никто не ставил правдивость подобных рассказов под сомнение.
«Уничтожение евреев, как можно заключить со всей убедительностью, было
составной частью мировоззренческих представлений солдат вермахта, причем
в гораздо большей степени, чем было принято считать ранее», — заключают
исследователи. Разумеется, в вермахте были люди, которые противились
происходящему. С другой стороны, как отмечают авторы «Солдат», нельзя
забывать, что армия была слепком тогдашнего немецкого общества, которое
молчаливо приняло и установление нацистской диктатуры, и расовые законы,
и репрессии, и концлагеря. Ожидать, что вермахт мог быть лучше
остальной Германии, было бы нелогично.
Книга: Сборник материалов Чрезвычайной Государственной Комиссии по
установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и
их сообщников
Показания немцев, служащих Ламсдорфского лагеря, об истреблении военнопленных
Специальная Комиссия, созданная Чрезвычайной Государственной
Комиссией, опросила 60 немцев, бывших служащих лагеря Ламсдорф №344. Все
они крайне сдержанно и осторожно, но достаточно ясно в своих показаниях
изложили Комиссии неопровержимые факты жесточайшего режима, созданного
военным командованием в лагере Ламсдорф и приводившего к поголовному
истреблению советских военнопленных.
Служащая лагеря Фрай Цецилия сообщила:
«Транспорты советских военнопленных прибывали часто, 1—2 транспорта в
день; и когда несколько дней не было транспортов, то затем их приходило
4—5. В каждом транспорте прибывало но 1—2 тыс. человек, а бывало что и
больше. Мне помнится, что в феврале месяце 1943 года прибыло сразу 6
транспортов в один день… Военнопленные были одеты по-разному.
Большинство из них не имели шинелей, несмотря на сильный мороз,
доходивший до 20—25°. Многие были без головных уборов, в деревянных
колодках, в рваной одежде.
… Из разговоров с военнопленными, несмотря на запрещение охраны, я
знаю, что в вагонах, в пути движения, военнопленных не кормили. После
выгрузки военнопленные долго стояли на ветру и холоде в ожидании
отправки в лагерь. Иногда стояли в ожидании по 5—6 часов, а когда
прибывал большой транспорт, то и больше. Здесь, на станции,
военнопленных не кормили…
… Смертность в лагере для русских военнопленных была большая. Когда
прибывали эшелоны с русскими военнопленными, то многие из них, из
военнопленных, болели дизентерией… В зимний период 1941 года в лагере
для русских военнопленных свирепствовала эпидемия тифа. Военнопленных,
больных и здоровых, содержали вместе, так как были построены еще не все
бараки, и военнопленные жили в ямах на территории лагеря. Особенно
эпидемия свирепствовала в ноябре—декабре 1941 года и в январе 1942 года и
затем в июне, июле и августе 1942 года… Во время свирепствования
эпидемии тифа рассказывали, что смертность доходила до 100 человек
ежедневно.
… В лагерях были разные болезни: тиф пятнистый, лихорадка и кровавый
понос, который особенно мучил людей. Когда прибывал транспорт
военнопленных, которых гнали в лагеря, то железная дорога и дорога до
лагерей была вся в пятнах крови. Умирало очень много русских...»
Служащий лагеря Шприндер Кароль, рождения 1899 года, проживает Лиготка №3, р-н Немодлин, сообщил Комиссии:
«… Пленные русские в зимнюю пору ходили босые и в порванной одежде,
так что видно было тело. Часто бывало, что пленные, которые могли
ходить, снимали с мертвых товарищей одежду и сами в ней ходили. За этот
проступок их тоже вешали. Видел я, как русские пленные с голоду шли и
сами не знали, куда идут и как. Караульные стреляли в тех, кто… подходил
близко к колючей проволоке.… Однажды я наблюдал, как будут убирать
мертвых, лежащих около проволоки, которых я насчитал 80 человек. Видел я
раз, как один пленный поднял окурок и за это его расстреляли.
Вообще русским военнопленным было так плохо, что рассказать обо всем этом я не смогу...»
«Копия:
В Советское информбюро продолжают поступать от советских граждан,
вырвавшихся из захваченных немцами советских городов, многочисленные
письма и заявления о чудовищных злодеяниях немецких фашистов. Ниже
приводятся показания очевидцев страшных зверств гитлеровцев наз мирным
населением в советских городах Бресте и Минске.
Жительница Бреста, член жилищной комиссии Брестского городского
совета Г.Я.Пестружицкая ишет: «Фашисты в первый же день арестовали всех
сотрудников советских учреждений, активистов общественных организаций,
стахановцев железнодорожных мастерских и депо, предприятий и промысловых
артелей. Арестованных вместе с семьями загнали на стадион «Спартак».
Когда меня привели на стадион там уже было больше тысячи человек. Два
дня продержали нас под открытым небом без пищи и воды. Голодные дети
плакали. На глазах у всех арестованных немецкий солдат ударил ногой
плакавшую девочку лет трех-четырех. Мать бросилась было защитить
ребенка, но фашист размахнулся и ударил ее прикладом в живот. Несколько
мужчин запротестовали против издевательств солдат над детьми и
женщинами. Солдаты избили их до полусмерти. Каждую ночь на стадион
врывались пьяные фашисты и насильно уводили молодых женщин. За две ночи
немецкие солдаты увезли больше 70 женщин, которые потом бесследно
исчезли. Мужья и братья этих несчастных женщин пытались защитить их.
Фашисты пустили в ход пистолеты. Тут же на стадионе мужчины застрелили
20 мужчин. На третий день на стадион приехало несколько офицеров. Один
из офицеров стал вызывать арестованных по списку. Всего было вызвано не
меньше 200 человек. Их выстроили на северной стороне футбольного поля и
расстреляли из пулеметов. Трупы расстрелянных валялись на стадионе 3
дня. После этого гестаповцы отобрали из арестованных граждан еще 250-300
человек и ночью увели неизвестно куда»
Бухгалтер сберкассы А.А.Бутько рисует в своем письме жуткую картину
допроса арестованных граждан в штабе немецких войск. «Меня арестовали
вместе с группой финансовых работников города. Два дня нас держали в
тюрьме. На третий день стали вызывать на допрос. Фашисты допытывались,
где находятся ценности советских учреждений, предприятий и общественных
организаций. До меня допрашивали железнодорожного рабочего Н.В.
Брудного. Фашисты требовали от него, чтобы он назвал всех профсоюзных
активистов, коммунистов, работников политотдела дороги. Арестованный
упорно молчал. Палачи набросились на него и стали избивать. Ему сломали
обе руки, разбили прикладом лицо и нанесли несколько штыковых ран.
Ничего не добившись от советского патриота офицер застрелил его. Долго
издевались фашистские людоеды над беременной женщиной В.Л. Андрасюк. В
конце допроса у нее спросили: подписалась ли она на «большевистский
заем». Когда она ответила, что подписалась, ей предложили написать о
том, что комиссары заставили ее насильно подписаться на заем. Андрасюк
ответила: «Но это же неправда, я сама это сделала совершенно
добровольно». Тогда фашисты начали наносить женщине всякие оскорбления и
пытать: прикладывали к щеке курящуюся папиросу, кололи ножницами в шею.
Андрасюк не стерпела и сказала: «Что вы делаете, ироды, убийцы»
Рассвирепевшие фашисты закололи ее штыками. »
Вырвавшиеся из фашистского ада жители города Бреста — А.Зорые,
В.Крывушка, Я. Морозов, В. Алесик, Г. Самоский и М. Заверженец сообщают,
что за первые дни немецкой оккупации в городе Бресте расстреляно и
замучено в застенках гестапо не менее 1000 жителей.»
http://www.great-country.ru/rubrika_myths/vov/110421-01.html